Рассказывает Николай Савинов
       В один из погожих дней 1948 года из Новороссийска в Одессу вышел транспортный теплоход «Анатолий Серов», груженый рудой. Обычный рейс длиной всего в несколько сот миль оказался трагическим. Судно в порт назначения не прибыло. На переходе оно таинственно исчезло с водяной глади Черного моря, не успев подать сигнал бедствия.
       Когда все сроки ожидания транспорта в порту прошли, - судно начали искать по вероятному маршруту его следования.
       После длительных поисков в море, недалеко от мыса Тарханкут, на глубине 130 метров нашли затонувшее судно. В соответствии с проведенными расчетами маршрута перехода, анализа радиограмм, результатов наблюдения постов НИС и проходящих по этому же пути кораблей и судов, был сделан вывод, что, вероятней всего, это и есть исчезнувший навалочник. Чтобы убедиться, что на дне лежит именно «Анатолий Серов», и узнать причину его гибели, нужно было на эту глубину спуститься водолазам и тщательно обследовать останки теплохода. Руководство страны обязано было знать: "Отчего в мирное время погиб теплоход и не усматривается ли в этой акции диверсия со стороны вероятного противника"?
       Правительство страны поставило задачу командованию ВМФ СССР ответить на этот вопрос. В те годы выполнение этого правительственного задания затруднялось тем, что водолазное снаряжение состоящее на вооружении аварийно-спасательной службы позволяло безопасно погружаться на глубину не более 60 метров. Отдельные водолазы Черноморской экспедиции ЭПРОН еще в 1936-1938 годах после длительных тренировок достигали глубины 130 метров, задерживаясь там на несколько минут. Но сейчас нужно было не только достичь этой глубины, но и выполнить сложные обследовательские работы с передвижением водолазов по грунту и корпусу затонувшего судна. Длительное пребывание на этой глубине и работа в обычном трех болтовом снаряжении, когда водолазы дышат обычным воздухом с поверхности, грозила им смертельной опасностью по многим причинам главными, из которых являлись наркотическое воздействие азота и переохлаждение в ходе декомпрессии под водой.
       В 1946 году в Военно-морском флоте была создана и работала комиссия по аварийно-спасательному делу ВМС, её возглавлял академик Л.А. Орбели. Она подчинялась непосредственно заместителю Главнокомандующего ВМФ и занималась проблемами глубоководных погружений. В состав комиссии входили начальник испытательной партии доктор-профессор медицинских наук Е.М. Крепс, известный еще со времен зарождения ЭПРОН инженер-капитан 1 ранга А.3. Каплановский, механик баролаборатории А.А. Насилюк, два испытателя первые в мире водолазы-глубоководники мичманы Б.А. Иванов и И.И. Выскребенцев.
      Плавучая база "Алтай" являлась базой проводимых исследований. Уже в 1947 году в море, недалеко от Сухуми, ими была достигнута глубина 200 метров при дыхании водолазами гелиокислородными и воздушно-гелиевыми смесями и создан прообраз гелиокислородного снаряжения (ГКС). Автором изобретения нового снаряжения был капитан 1 ранга Буренков. В основе ГКС явилось модификацией трех болтового вентилируемого снаряжения. К рубахе и шлему старого образца добавилась система газораспределения с редукторами. Коробка газораспределителя крепилась на груди водолаза.
       Работы проводились в секретном порядке и об их результатах знали единицы командных лиц ВМФ. В 1948 году Командование ВМФ и обратилось к Комиссии Орбели помочь аварийно-спасательной службе Черноморского флота в обследовании затонувшего судна.
       Испытания ГКС, с целью его использования для обследования затонувшего "Серова", были перенесены на минный заградитель «Лена». С этого высокобортного судна уже водолазы аварийно-спасательной службы Черноморского флота готовились к работе в новом снаряжении, изучая его устройство, особенности работы, опускаясь на различные глубины и проводя физиологическую натренированность организма. В испытаниях первых серийных образцов ГКС принимал участие и я - черноморский водолаз старшина 2 статьи Николай Васильевич Савинов.
       Подготовив, таким образом, группу водолазов, уже в 1948 году в снаряжении ГКС была предпринята первая попытка обследовать «Серов». Однако отсутствие опыта в оборудовании полигона для наведения водолазов и выполнения работ на затонувшем объекте, несовершенство снаряжения ГКС и водолазного комплекса для спуска, обеспечения работы и декомпрессии водолазов, начавшиеся осенне-зимние шторма не позволили этого сделать.
        Весной 1949 года водолазная экспедиция вновь пришла на «Серов», уже более подготовленной и настроенной решительно. Над точкой залегания транспорта разбили полигон: для чего использовали в качестве мертвых якорей четыре железобетонных массива весом по 30 тонн каждый. Вместо бочек зацепили за массивы четыре сорока тонных понтона. Между ними на стальных тросах раскрепили водолазное судно с хорошо подготовленными за зиму лучшими черноморскими водолазами.
       130 метров - нешуточная глубина. Даже для современных водолазов и акванавтов, вооруженных костюмами с подогревом, легкими и надежными агрегатами для подачи дыхательных смесей и миниатюрными компьютерами-подсказками. А тогда, в конце 40-х годов, все было впервые. Но люди, уходя под воду, свято верили в идею, в пользу для народа их глубоководного мероприятия, а посему - рисковали своей жизнью сознательно. Говоря часто употребляемыми в то время словами: "Партия сказала, и товарищ Сталин приказал - взять 130 метров, вступить на «Серов», осмотреть теплоход и доложить «наверх» результаты разведки".
       Но чтобы забраться на глубину более 100 метров, кроме глубоководного снаряжения ГКС, нужно было иметь еще одно обязательное техническое новшество - водолазный колокол. Ведь при подъеме с «гелиевых» глубин, по расчетам, декомпрессия достигала многих часов - проходя ее в море, по старинке, водолаз мог замерзнуть.
        В 1949 году никакого водолазного колокола, естественно, на Черноморском флоте не было. Недавно закончилась война, и разруха в народном хозяйстве и промышленности еще ликвидирована не была.
        Для первых глубоководных спусков применялось спускоподъемное устройство, изготовленное на Севастопольских мастерских - называемый между нами «фаэтон». Он представлял собой площадку с двумя крылами и двумя сиденьями для водолазов. Над головами водолазов был устроен герметичный сверху металлический грибок-полусфера. После работы водолазы поднимались в грибок, и начинался подъем. На 60-метровой глубине в грибок подавался сжатый воздух, а гелиокислородные смеси отключались. После наддува грибка и вытеснения из него воды, водолаз получал возможность стоять на глубине лишь по пояс в воде. Это позволило ему уже под водой медленно раздеваться. Сначала водолаз снимал груза, затем сворачивал и закреплял шланги, после снимал шлем. Такое приспособление (полу колокол) значительно экономило время для подготовки водолазов к переходу в декомпрессионную камеру на борту судна. Когда водолаз докладывал, что он частично разделся и отключился от шлангов, то есть готов к подъему на поверхность, «фаэтон» быстро выбирали наверх. На палубе матросы, в мгновение ока, обычно втроем или вчетвером, резким рывком сдергивали с водолаза рубаху и водолаза немедленно буквально забрасывали в декомпрессионную камеру. Любое минутное промедление или замешательство на палубе могло стать причиной кессонной болезни. Но тогда об этом старались не думать...
        Руководил первыми глубоководными водолазными спусками в снаряжении ГКС водолазный специалист капитан 2 ранга Игорь Анисимов. На «Серов» первому пришлось спускаться мне. Тогда у меня уже был солидный опыт, большой подводный «налет» в часах, а посему наиболее ответственную работу под водой водолазное начальство поручало мне и нескольким моим друзьям-напарникам.
        Перед самым спуском на «Серов» ко мне подошел водолазный специалист капитан 3 ранга Иван Терентьевич Чертан и сказал: «Одевайся, Коля, на глубину пойдем вместе». Надо сказать, что слава Ивана Терентьевича как водолаза-глубоководника гремела в те годы не только на Черноморском флоте. Он один из первых на сжатом воздухе погрузился глубже ста метров, и мы - молодежь первых послевоенных лет, зная его непререкаемые заслуги в отечественном водолазном деле, — относились к нему с любовью и уважением. Однако в 1949 году И.Т. Чертану уже «набежало» под пятьдесят и годы работ на повышенных глубинах давали о себе знать. Наверное, поэтому он решил взять в напарники меня, молодого старшину 2 статьи. Ведь и глубина была ох как велика, и на ГКС положиться с полной уверенностью было нельзя.
        ...Начали погружение на «Серов». «Фаэтон» поехал вниз. Я и И. Чертан сидим в креслах, чувствуем, как нас все больше и больше «обжимает» Черное море.
        Обычно, начиная примерно с глубины в 45 метров, вода становится мало прозрачной. В основном - из-за отмершего планктона. Белые хлопья из бывших микроорганизмов, висящие в воде, создают иллюзию остановившегося снега. Мы попадаем в этот «снег» почти всегда. Только, когда мчишься на «фаэтоне» вниз - снег из планктона окутывает тебя из бездны и проносится наверх, к солнцу.
        В этот раз мы попали в исключение из правил. «Снега» не было. Видимость под водой была исключительная. Больше я в жизни не видел такой изумительно чистой воды.
       Благодаря этой сверх прозрачности мы сразу увидели «Серов». Чертан сообщил по телефону наверх о находке и, чтобы осмотреть судно, сверху он попросил остановить «фаэтон». Спусковое устройство замерло метрах в пятнадцати от судна. Глубина была примерно около ста метров, и мы уже метров сорок как дышали «гелием».
       Транспорт, освещаемый лучами солнца, играл придонными бликами. Он лежал на ровном киле и был виден на редкость весь - от форштевня до самого юта. Разрушений не просматривалось. Мачты и палубные механизмы оставались на штатных местах. Казалось, что судно невредимо и просто медленно плывет по дну как гигантская рыба. Рассмотрев внимательно сверху палубу, борт и надстройку мы подали сигнал о возможности продолжать спуск, и «фаэтон» сел на дно, подняв небольшое облако ила.
Я и Чертан, передвигая в иле свинцовыми галошами, начали разведку. В носовой части прочитали «Анатолий Серов». Сомнений не оставалось - это нужный нам объект. Затем мы пошли вдоль борта в надежде увидеть причину гибели теплохода.
        У 130-метровая глубина чувствовалась не только чрезмерным обжатием и тяжестью походки. Ледяная вода сильно охлаждала тело, пробираясь через два комплекта шерстяного белья. Дышать новой для нас гелиокислородной смесью было непривычно, но самое главное она с каждым вдохом отбирала у организма тепло изнутри.
        Времени на хождение по дну нам было отпущено мало. Мы это знали, знали и то, что после спуска много часов проведем в барокамере и потому - торопились разыскать нужную визуальную информацию.
        Наконец, по левому борту «Серова», в районе машинного отделения, мы увидели большую пробоину, по-видимому, образовавшуюся от внешнего взрыва. Мы внимательно осмотрели дыру, обмерили ее, набросав «в уме» план пробоины. Позже, по нашим рассказам и плану специалисты сделали вывод - транспорт «Анатолий Серов» погиб, наткнувшись на плавающую мину. Из-за больших повреждений судно затонуло настолько быстро, что никто из экипажа спастись не смог. Так была открыта тайна гибели «Серова» и заклятье с таинственного исчезновения теплохода было снято.
        Ну, а чтобы убедить правительственную комиссию в том, что водолазы побывали именно на «Серове» - нам приказали снять с судна какую-то характерную деталь или часть устройства. Водолазы-глубоководники, не мудрствуя особенно долго - прошлись по палубам судна и сняли рынду с надписью «Анатолий Серов». Вещественное доказательство для начальства было получено, и дальнейшее погружение на «Серов» прекратили. О подъеме судна с такой большой глубины речь даже не шла.
        Эпопея с «Серовым» закончилась, в принципе, успешно. Однако глубоководное снаряжение ГКС, в котором опускались на 130 метров черноморские водолазы, считалось экспериментальным и работало со сбоями. Никак не удавалось стабилизировать дыхательные смеси и заставить ритмично работать примитивное оборудование, в связи с чем риск при спусках оставался очень высоким. Остро встал вопрос и с водолазным колоколом - ведь только он мог обеспечить быстрый подъем с глубины, и далее - безопасную декомпрессию.
Руководство аварийно-спасательной службы ВМФ понимало, что «Серов» - это лишь первая ласточка, не случайно залетевшая на предельную глубину, С ростом возможностей отечественных подводных лодок и появлением у промышленных субъектов советского государства интересов на шельфе морей — на глубинах «ниже ста», как пить дать потребуется вмешательство водолазов. Кроме того, следует ждать возможных катаклизмов и чрезвычайных происшествий на море. Следуя такой логике - пока гром не грянул и «батька» Сталин не повел неодобрительно усами - было решено основательно доработать снаряжение ГКС и раз и навсегда разобраться с дыхательными газовыми смесями.
        Проведение испытаний доработанного снаряжения ГКС, получившего наименование ГКС-3 АСС ВМФ запланировало на Каспийском море. Там по ряду причин было не совсем удобно, однако Каспий становился полигоном для новых наших подводных лодок. Следовательно, и аварийно-спасательная служба флота должна была быть на острие государственных подводных программ.
Чтобы испытать снаряжение ГКС-3, в 1950 году на Каспийском море собрали со всех флотов СССР лучших водолазов-глубоководников. Приехали ребята с ТОФа Севера, Балтики и, конечно, подводные асы Черноморского флота.
        Помню, что с Потийского аварийно-спасательного отряда были направлены в Баку мичман Дмитрий Кисель и матрос Анатолий Денисов (потом он вырос до водолазного специалиста). Из Севастополя откомандировали меня - тогда я был старшиной 2 статьи, и старшего матроса Василия Ященко.
        По приезду в Баку нас определили на гидрографическое судно «Зюйд» - оно должно было стать основным экспериментальным судном. Судно было небольшое, его водоизмещение не превышало 600 тонн.
        На корме «Зюйда» при нас начали монтировать ферму для опускания и подъема небольшого водолазного колокола. Он был рассчитан до глубины 300 метров и при подъеме на палубу «Зюйда» пристыковывался к декомпрессионной камере. Это был уже серьезный шаг вперед, особенно по сравнению с кажущимся нам уже допотопным «фаэтоном».
        Скоро все приготовления к выходу в море были закончены, и мы с нетерпением стали ожидать самого главного - начала выполнения государственной программы испытаний ГКС-3. Морально к эксперименту были готовы все. Особенно мы - черноморцы, ведь нам уже приходилось спускаться в ГКС на «Серов»,
        Задача нам была поставлена предельно ясно - в снаряжении ГКС-З достичь глубины 200 метров. Несмотря на то, что гелиокислородные смеси были рассчитаны теоретически и проверены, как нас убеждали, в лабораторных условиях, тем не менее, процент газовых компонентов при погружении все время варьировался. Нередко мы на глубине получали то богатую на кислород смесь, то бедную. Такая практическая апробация дыхательных смесей не могла пройти бесследно - кое-кто из водолазов «кессонил» и выходил из эксперимента.
        Обычно процесс погружения проходил в следующей последовательности. До 60 метров мы шли на сжатом воздухе. Далее, достигнув «шестидесяти», по телефону наверх докладывали: «переходим на смесь-наполнение». Сперва шла смесь с повышенным содержанием кислорода, затем все время увеличивался процент гелия. Метрах на ста мы говорили: «Переходим на смесь-питание». Кажется, на 200 метрах кислород нам подавали не более семи процентов.
        Спускались парами. Под рубаху надевали два-три комплекта шерстяного водолазного белья. Грузов на нас навешивали около 100 кг - наверху не повернешься. После готовности начиналось опускание беседки-колокола. Увеличение глубины шло постепенно, с фиксациями через 10 метров. Так мы прошли 120, 130, 140, 150... метров.
        Все водолазы жутко страдали от холода. Если до 60 метров обычный земной воздух казался на вдохе горячим, то после перехода на смесь-наполнение, то есть с входом в наши легкие дыхательного рациона из гелия - человек как будто сразу попадал в холодильник. А на больших глубинах еще хуже - нам казалось, что дышим арктическим воздухом, и мороз колет нас изнутри. Поднятие на палубу мы долго не могли согреться.
        Постепенно шаг за шагом, с интервалом в 10 метров отвоевывалась у моря глубина. Примерно была «нащупана» и рабочая смесь для каждой глубины. Погружения для статистического ряда исчислялись многими десятками. Инженеры, техники и руководители экспериментов из состава специальной комиссии, аварийно-спасательной службы ВМФ и других научно-исследовательских институтов ВМФ хотели довести данные, полученные при практических спусках до максимально возможного совершенства.
        В одно из погружений 1951 года под водой случилось ЧП. На глубину отправлялись двое матросов - Любомиров и Семинихин. К сожалению, имен этих ребят я сейчас не помню, с того трагического дня прошло более полувека.
        На спусковом барабане у лебедки стоял матрос, который допустил халатность - ошибся при расчете вытравленного троса. По другой версии - лебедка с усилием три тонны не затормозилась на стопорах на нужной глубине. В результате водолазный колокол резко пошел вниз и пролетел до 280 метров - сверх всяких норм, причем с большой скоростью.
        На судне незамедлительно сыграли аврал и начали постепенно поднимать колокол, а меня срочно одели в ГКС-3 и отправили встречать Любомирова и Семенихина.
        Я увидел поднимающуюся беседку на 140 метрах. Одного водолаза вообще не было - у него был оборван шланг, из которого травила смесь. Впоследствии мы его так и не нашли. Этой первой жертвой глубины стал Любомиров.
        У второго водолаза тоже было что-то не в порядке. Он никак не реагировал на мое появление и не двигался. Из его шлема все время шли пузыри. Сперва я не мог сообразить, жив он или нет, так как было плохо видно. Когда при подъеме беседки и колокола посветлело, я заглянул в иллюминатор к Семенихину и... ужаснулся. Казалось, его голова распухла до размеров шлема. Видимо. При быстром падении вниз вся кровь из ног и тела чудовищным давлением была отжата в шлем... Матрос умер мгновенно.
        Когда Семенихина подняли наверх, то шлем снять не могли, и его пришлось разрубить. Человек внутри был буквально раздавлен водой.
      После каспийских испытаний снаряжение ГКС-3 модернизировали. Получился улучшенный вариант - ГКС-ЗМ, который и был принят на вооружение аварийно-спасательной службой ВМФ.
        Официально снаряжение ГКС-ЗМ предназначалось «для производства водолазных, аварийно-спасательных, судоподъемных и других работ на глубинах до 200 метров». Дыхание водолазов обеспечивалось по шлангам воздухом - до 60 метров, воздушно-гелиевыми смесями (ВГС) - до 160 метров, гелиокислородными смесями (ГКС) - более 160 метров. Весило снаряжение 104 кг, а водоизмещение водолаза достигало 150—160 литров.
        Просуществовало ГКС-ЗМ в нашем флоте более 20 лет. И только с приходом в ВМФ в начале 70-х годов автономного регенеративного снаряжения СВГ-300 (с ИДА-73), предназначенного для акванавтов, от «монстра глубин» ГКС-ЗМ навеки отказались.

http://yuvit.mylivepage.ru